Дух Карелии

Мох. После первых босых шагов по этому чуду природы мне хотелось кричать: «Я люблю Карелию!». Я, наверное, с час ходила туда-сюда по живому ковру, устилающему весь лес, наслаждаясь его упругой мягкостью и той бархатистой нежностью, с которой он при каждом шаге обволакивал ноги. От шагов не оставалось и следа. Время от времени я приседала и нажимала на него руками или просовывала ладонь сквозь его крепко сцепленные между собой верхушки, стараясь добраться до корней и определить ту глубину, на которую уходили влажные прохладные извивающиеся змейки-стебли, казавшиеся живыми под сухой верхней шапкой мха (отчего было немного боязно).

Я тут же вспомнила, как сочувствовала северным оленям, прочитав ещё в детстве, что зимой им приходится питаться мхом, добывая его из-под снега. Тогда мне представлялся несчастный олень, старательно обгрызающий с камней те пару миллиметров мха, которыми обычно в наших краях покрыт гранит в сырых и холодных местах. Теперь на счёт оленей я была спокойна. Здешний ягель имел толщину слоя 20–30 см и разнообразие сортов: белый, розовый, светло-фиолетовый, зелёный, с разной формой узорчатых соцветий.

Мох стал моей первой и одной из главных любовей к Карелии. Не желая с ней расставаться, я привезла домой огромный кулёк этого живучего растения, и он ещё долго медленно умирал в непригодном климате квартиры.

Белые ночи. Они сразу и необратимо сдвинули наше восприятие времени. В первую ночь мы никак не могли заставить себя лечь спать: организм упорно отказывался поверить в то, что ночь уже наступила. Какая же это ночь, когда на горизонте не гаснет закат и можно без искусственного света читать книгу? Некоторые так и просидели у костра до самого утра.

Привычная реальность давала сбой. Солнце, которое не передвигалось по небу, а зависало подолгу в одной точке. Закат, который всё никак не наступал. На часах – уже 11 вечера, а по земле всё ещё стелются солнечные лучи. Потом солнце всё-таки нехотя проваливалось, но зарево не гасло, а прокатывалось по горизонту, через несколько часов превращаясь в рассвет. Наблюдение закатов превратилось в ритуал. Долгую и сложную смену красок мы наблюдали часами.

Цвет неба здесь казался мне пронзительно синим. И зелень сосен на фоне этого неба тоже казалась особенно сочной. Не доверяя этих красок фотоаппарату, я старалась записать их на плёнку памяти. Никогда не наступающая темнота подарила сладостное ощущение отсутствия времени, когда ты не привязан ни к какому графику, когда не надо спешить разбить лагерь до заката, можно ночью бродить по лесу без фонаря.

Компромисс между организмом, привыкшим жить в определённом ритме, и белыми ночами был найден путём сдвига режима дня на несколько часов. Ужинать мы садились часов в 11–12 вечера, когда появлялось ощущение, что сейчас – 7. А спать ложились часа в 3–4 ночи, смиряясь с потребностями организма. Как раз наступало самое тёмное время суток, длящееся примерно час, которое с большой натяжкой можно было назвать лёгкими сумерками. Ну, а просыпались мы часов в 12 дня, когда уже вовсю сияло солнце.

Вода, которую можно пить прямо из озера. Ощущение, давно забытое обитателями городов и деревень густонаселённой зоны. Реки и озера – вот, собственно, главное, ради чего люди едут в Карелию. Наша дорога – это река Кереть, путь по которой мы начинаем от посёлка Лоухи, а закончим выходом в Белое море в Чупской губе. Река то струится между берегов узкой и бурной шиверой, то разливается в широкое озеро с неподвижной водой и разбросанными по нему островками с одинокими соснами. Карельские озёра, на мой взгляд, – самое прекрасное из водного богатства края. От играющих в солнечных лучах кусочков слюды песок у берегов некоторых озёр кажется пересыпанным золотом. Зачерпываешь горсть этого песка и отпускаешь в воде, любуясь, как оседает золотая пыль, сверкая и переливаясь на солнце.

Кереть имеет 26 порогов разной степени сложности и категорию «3». Ласковая в своих спокойных участках, эта река унесла не одну жизнь. Холодная вода, долгое пребывание в которой чревато гипотермией, и бурные пороги, на которых легко побиться о камни. Мы плывём по ней, руководствуясь картой и подробной лоцией. Заслышав шум воды, высаживаемся на берег и бежим осматривать порог, долго обсуждая способ прохождения сложных участков. Параллельно с нами идут на катамаране наши товарищи, водники с многолетним стажем. Большинство порогов они проскакивают, не раздумывая. Нам же на байдарках приходится быть осторожнее.

Хождение по порогам на байдарках более динамично и азартно, но при этом и более опасно. Одно–два неправильных движения – и ты в воде. Перед сложными порогами мы выкладываем вещи, высаживаем собаку (с нами путешествовал Лёшин спаниель Брик), снимаем тёплую одежду в холодные дни и готовимся к тому, что придётся кильнуться. И приходилось. Такие пороги мы проходили по одной байдарке, экипаж второй подстраховывал с берега. Лёша и Яна плавают вместе давно, их действия слажены, они более опытны и проходят пороги первыми, красиво и технично. Мы же, плывя в трёхместной байдарке таким составом впервые, имея разный опыт и навыки и не имея необходимой слаженности, часто спорим, кто как гребёт, и злимся друг на друга. Тройка, к сожалению, неудачный вариант для хождения по этим порогам. Лодка более инертна, длинна и неуклюжа, легче садится на камни и неохотно с них соскакивает. В описаниях некоторых порогов указывалось: «На тройке не проходим». Мы проходили, и тогда это казалось победой. Мы ликовали и хвалили самих себя.

Но везло не всегда. Перед одним из порогов у меня была уверенность, что мы перевернёмся, которую я не оглашала вслух, чтобы «не накаркать». Косая бочка на входе требовала такой чёткости и быстроты действий, на которую мы, увы, рассчитывать не могли и оказались опрокинутыми за долю секунды. Нас остановил большой камень посреди быстрого потока перед следующей, ещё более бурной ступенью. Саня с Колей стали переходить поток, держась за байдарку, а Лёша помогал им, зайдя в воду с берега. Я же, то ли вовремя не сообразив, как лучше поступить, то ли посчитав, что буду только мешать, держась за байдарку, осталась стоять на камне. Но, увидев, что глубина небольшая, меньше, чем по пояс, а до берега – каких-нибудь пару метров, я совершила страшную глупость, решив, что без труда доберусь туда вплавь, и не стала дожидаться, пока мне бросят верёвку. Не тут-то было. Поток подхватил меня и понёс прямо к бурлящему порогу, не давая продвинуться к берегу. Мешало плыть весло, за скользкие камни невозможно было уцепиться. Живо представив, чем мне грозит попасть в это бурлящее пекло, совершаю отчаянные броски и ненадёжно цепляюсь за большой камень у берега перед самым сбросом воды, откуда меня и вытягивает за моё весло вовремя подоспевший Коля. За своё безрассудство расплачиваюсь сильной болью в побитом о камни теле, от которой несколько минут не могу пошевелиться.

Клеить прорванную байдарку приходилось часто. Особенно после порогов с торчащими подводными острыми зубьями камней. Бывало, что на одном пороге переворачивалось подряд по нескольку байдарок из разных групп. Вещи одной такой особо неудачливой компании мы вылавливали намного ниже по течению, передавая их потерпевшим уже на других стоянках.

Острые ощущения на порогах сменялись состоянием покоя и умиротворения на озёрах, где мы плыли, млея от солнца или поёживаясь от дождя, но неизменно любуясь чистой водой, лесом на берегу и небом, которое по нескольку раз на день сменяло гнев на милость.

Вопреки представлению о Карелии как о рыбном крае, насладиться от души этим даром природы тут нельзя. Вылов рыбы в реке строго запрещён, за этим следит рыбнадзор. Мы только пару раз побаловали себя плотвой и окунями, наудив их с берега. А о том, чтобы попробовать осетровых, даже речи не было. Перед Морским порогом река перегорожена сетями, внутри которых прыгает эта лакомая рыба, и где ей ведут строгий учёт. Всё реже осетровые заходят в реку на нерест, а потому их строго охраняют, лицензий на вылов не дают и отказываются продать «хоть одну рыбку». Браконьеры в гидрокостюмах и с гарпунами умудряются всё же охотиться на осетровых за Морским порогом, но официально это строго наказуемо.

Тайга. Суровое слово «тайга» в тёплое время плохо подходит к этому светлому и солнечному лесу. Невысокие тонкостволые берёзки и сосенки не могут удержать солнце, и весь лес залит ярким светом. Лес, выросший на камнях. Карелия – каменная земля, почвы здесь практически отсутствуют. Идёшь по лесу, пробираясь сквозь заросли черники, и вдруг проваливаешься куда-то на всю длину ноги. Обычное дело. Под туго переплетённым слоем кустарников, мхов и корней деревьев – тела их предшественников, которые и служат грунтом для новой жизни. Деревья показывают чудеса выживания, извиваясь корнями по голым камням у берегов и выбиваясь из трещин на скалах.

После нескольких шагов вглубь леса какая-то сила затягивает дальше и дальше. Хочется узнать, что интересного можно обнаружить за корнями поваленного дерева, а что – там, за дальней сосной, за той высокой кочкой, за той небольшой берёзовой рощицей, во что перетекает та залитая солнцем полянка. А потом вдруг очнёшься, оглянешься назад и охнешь: глазу не за что зацепиться, всё вокруг одинаковое. И выбираешься обратно, ориентируясь только по солнцу, с холодком, пробегающим по спине, и думая, что, наверняка, заблудился и потерял направление. Но, к своему удивлению, выходишь именно к тому поваленному дереву, от которого начался поход в лес.

Бродить по тайге в одиночестве было для меня особым удовольствием, которое казалось непонятной странностью моим товарищам. Иногда я уходила в лес на часы, беря для подстраховки GPS или стараясь держаться берега озера, не уходя от него слишком глубоко в чащу. Патологическое отсутствие страха перед дикой природой позволяло наслаждаться ею с особым удовольствием. Наверное, только из любви к лесу мне нравилась новая для меня ягода морошка (со вкусом перебродившего вина и твёрдыми косточками), которая не нравилась больше никому.

За всё время хождения по лесу мне не встретился ни один представитель фауны или хоть какие-то следы его пребывания. Я уж подумывала, что крупных зверей здесь нет, пока не наткнулась на пересохшем болоте на кучу, которая видом своим и размером не оставляла сомнений в том, что медведи тут есть. Я даже не погнушалась поковыряться в ней палкой, чтобы определить, чем питался зверь. Оказалось, черникой, притом поглощал он её вместе с листьями и стеблями. Уже в конце поездки представитель рыбнадзора рассказал мне, что медведей в тайге хватает и что они подходят близко к жилью, но сейчас – ягодный сезон, а потому зверь сытый и неагрессивный. О том, что в сезон ягод медведи не особо опасны, я знала и раньше, потому и разгуливала по тайге так беспечно.

Не желая расставаться с ощущением единения с природой даже на время сна, я часто ложилась спать под открытым небом, устроив кубло где-нибудь в камнях у самой воды или под облюбованной сосной на пригорке. Своим пренебрежением палаткой я удивляла товарищей не меньше, чем блужданием по лесу. Но никогда я не испытывала более сладкого сна, чем сон под открытым небом.

Недолгое карельское лето щедро на ягоды и грибы. За пару недель черникой можно отъесться на всю оставшуюся жизнь. Мы горстями запихивали её в рот с кустов, добавляли в манную кашу, варили из неё кисель. Грибов поначалу было мало (сказалось, на удивление, сухое лето), но потом, когда пошли дожди, мы не знали, куда их девать. Пойдёшь в лес по нужде, а возвращаешься с курткой, полной сыроежек с разноцветными шляпками. Или наткнёшься на пару подосиновиков, каждый – размером со сковородку. Для грибника – сплошное расстройство. Понимаешь, что съесть это всё невозможно, а уйти с грибной поляны не можешь.

С комарами нам повезло. Отправляясь в Карелию, я готовилась к тому, что комары и гнус станут моим самым ярким воспоминанием о поездке. Был взят с собой накомарник и спрей от насекомых, но, в итоге, я ими практически не пользовалась. То ли сезон такой выдался, то ли, действительно, карельские комары отличаются нордическим характером. В отличие от своих южных собратьев, которые умудряются догонять и кусать тебя, даже когда ты во весь дух удираешь от них на велосипеде, эти комары как-то вяло летали вокруг, не спеша садились на голую кожу, долго раздумывая: укусить или не укусить. Одним отгоняющим взмахом руки комариный вопрос решался в твою пользу. С гнусом мы столкнулись только раз и, к счастью, в этом месте надолго не задержались. Вот уж, действительно, гадость, упорная и назойливая. Больно было смотреть на Брика, который безуспешно пытался оттереться от мошкары, залепившей нос и глаза.

Лесная баня. По берегам реки много оборудованных стоянок, которые существуют уже многие годы: места для нескольких палаток, готовое кострище с балками для котлов, сколоченные из брёвен стол и лавки. И самая ценная часть многих стоянок – лесная баня. Самая лучшая баня, в которой мне доводилось бывать. Это выложенный из больших камней очаг и вокруг него – каркас из брёвен, который обтягивается полиэтиленом. Чтобы нагреть эти камни до раскалённого состояния, жечь костёр под ними приходится полдня, но оно стоит того. Потом на раскалённые камни льётся вода, и ты сидишь в этом обжигающем пару, сколько выдержишь, ныряя головой в колени в тот момент, когда вода с шипением разлетается от камней. Затем выскакиваешь и бросаешься в озеро, нежась и бултыхаясь в ледяной воде, в которой иначе и не подумал бы провести больше нескольких секунд. Ни одна цивилизованно обустроенная сауна не давала такого ощущения лёгкости, стерильности тела и такого наслаждения от берёзового веника и контраста температур. Вот уж, где, действительно, справедлива была фраза: «Как заново родился!».

Тишина. Тишина до звона в ушах и полной пустоты в голове, когда останавливается тот неизбежный поток мыслей, от которого сложно избавиться даже во сне. Тишину, сравнимую с этой, я слушала только под землёй, в пещерах, куда не проникал ни один звук. Но эта тишина была удивительна именно тем, что охватывала огромное открытое пространство. В безветренный день, когда не шумит лес и не плещется вода, и ты – вдали от бурных порогов, на берегу широкого озера, тишина становится тотальной. Да, её можно именно слушать, впадая в гипнотическое состояние, дивясь недвижимости всего вокруг, тому, что лес на другом берегу – настоящий, и что озеро это – настоящее, и что в лесу, наверняка, есть жизнь, которая не выдаёт себя ни одним звуком, и поражаясь, что всё это, живое и реальное, умеет так молчать. Не слышно певчих птиц. Может, их и нет совсем. Не тревожат жужжанием насекомые. И только крик внезапно появившейся чайки, который кажется взрывом в этой тишине, выводит из оцепенения. Или изредка прилетит погреться на освещённый солнцем камень огромная стрекоза, с механическим звуком дребезжа крыльями. Какой же чудовищный грохот издаём мы своим появлением в этой тишине. Лесные обитатели, наверняка, слышат его за много километров и держатся от нас подальше, не оставляя никаких шансов встретиться с ними.

Состояние нирваны, в которое впадали мы от этой тишины, покоя, тёплого солнца, чудесного озёрно-лесного пейзажа, заставляло продлевать днёвки. И единственное, что нужно было, это выползти на тёплый камень и раствориться в удивительно быстро летящем в бездействии дне.

Туманы. Живые, подвижные, текучие. Они появляются с закатом, выползая белыми космами из заливов и заволакивая постепенно озеро, клубясь и перекатываясь над самой водой, делая призрачными очертания всего вокруг. Какая сила двигала их в полном безветрии?

Белое море. Знакомство с Белым морем началось для нас с сурового Морского порога – шивера длиной 1,5 км, с мощным и быстрым течением, – который в мгновение ока проглотил нашу тройку. Мы с Яной, почуяв неладное, плыть отказались. Ребята же сначала успешно прошли порог на двойке, а вот с тройкой дело не заладилось. Мощным течением её обернуло вокруг камня, сильно повредив, а ребята оказались в воде. Закончилось всё долгими спасработами и днём починки.

Сделав вынужденную днёвку на стыке реки и моря, мы наблюдали дыхание этого моря в виде приливов и отливов, когда уровень воды менялся на метр или больше, полностью изменяя картину водной глади.

Прибрежная часть Белого моря сплошь изрезана заливами и усыпана островами, среди которых ты плывёшь, как по лабиринту, не видя столь привычной на море линии горизонта между водой и небом. Лишь в одном месте мы проходили рядом с открытой водой, с сильным чувством напряжения от штормящих волн, к которым ни в коем случае нельзя было подставить байдарку боком, чтобы не перевернуться.

Белое море было для меня очередным открытием. Море, кишащее жизнью. На нас навели панику две огромные белые спины, вынырнувшие из воды в десятке метров от байдарок. Это прошли рядом с нами две белухи, синхронно демонстрируя свою мощь от головы до хвоста, но не показываясь из воды полностью. Им ничего бы не стоило перевернуть нас одним касанием. Кто-то закричал: «Быстрее гребём к берегу, они же млекопитающие!». Чувство страха вложило в понятие «млекопитающие» совсем другое значение: не то, что они вскармливают детёнышей молоком, а то, что они этими млекопитающими питаются сами. Напрасный страх. Белухам не было до нас никакого дела.

Часто из воды показывались симпатичные усатые мордочки морских котиков – нерп. Одна такая любопытная мордашка долго крутилась возле нашего лагеря, вылезая из воды на камень и разглядывая берег.

Удивительное и непривычное дно Белого моря, всё усыпанное тысячами маленьких морских звёзд диаметром от 1 см и больше. Песчаные спиралевидные горки, нарытые невидимыми червячками. Роскошные водоросли из рода ламинарии. Подводные цветы-амфибии, похожие на ромашки. Кустики этих цветов прекрасно чувствовали себя и под водой, и на воздухе во время отлива.

Скалистые острова с подступающими к самой воде соснами. И радостное ощущение от того, что не спугнул тут человек природу, что она чувствует себя здесь хозяйкой, как эти морские котики, доверчиво шныряющие между лодок и катеров.

Пожалуй, единственное, что меня очень разочаровало в этих краях, – это постройки. Ожидая увидеть колоритные образцы деревянного зодчества, я была огорчена убогим видом домов, грубо сколоченных из почерневших досок, с облупившейся краской на оконных рамах и окружённых такими же полусгнившими чёрными покосившимися заборами. Ни бревенчатых срубов, ни резных украшений. Всё неухожено, оставляет удручающее впечатление. И повсюду таблички с кривой надписью: «Приём ягод». Похоже, на сегодняшний день это один из основных видов заработка для местного населения.

Соловки. Слово для человека, мало-мальски знакомого с русской историей, грозное и пугающее. Отправляясь туда, мы ожидали увидеть картину в стиле «Узник замка Иф»: неприступный остров со зловещей крепостью. Но знакомство с Соловками полностью обмануло эти ожидания.

Попасть на острова можно на катере, который регулярно ходит с пристани города Кемь. Уж не та ли это «Кемска волость», которую требовал шведский посол в фильме «Иван Васильевич меняет профессию»? 80 км через море – и длинная полоса островов встречает тебя блеском куполов знаменитого Соловецкого монастыря-крепости. Того монастыря, который советская власть превратила в тюрьму. Но теперь он снова живёт своей исконной жизнью, став важным местом религиозного паломничества.

Мало осталось следов из тёмных страниц истории этих островов. В бывших бараках для заключённых – жилые квартирки, сувенирные лавки, кафе и парикмахерские. Монастырь реставрируют, некоторые его залы отведены под музеи, остальная же часть снова принадлежит монахам.

Сейчас Соловки – это жилой посёлок и туристический центр с развитой инфраструктурой. Аэропорт, гостиницы, турбюро, велосипеды напрокат, организованные экскурсии, таблички и указатели по всему острову. Жизнь бурлит, толпы туристов и паломников, много иностранцев. А посмотреть здесь есть что.

Начать хотя бы с уникальной природы этих островов. На площади всего в несколько десятков квадратных километров расположились таёжные леса, лесотундра, тундра, болота и пресные озёра. На островах гнездится около сотни видов морских птиц. Причудливо изрезанная береговая линия и богатство морских обитателей сделали эти места привлекательными для любителей дайвинга. На острова приплывает множество яхт, летом даже проводится Соловецкая регата.

Достопримечательностью островов является озёрно-канальная система. На Большом Соловецком острове находится около 500 озёр. В течение четырёх веков поселенцы соединяли их каналами, создав 20 озёрно-канальных систем. Поплавать по этим системам можно, взяв напрокат лодку.

Удивило наличие на острове ботанического сада. Он был основан ещё в XIX веке. Вода из воскобелильного завода сливалась по деревянным трубам и использовалась для обогрева почвы и оранжерей. Монахи даже умудрялись выращивать там ананасы к царскому столу.

Встреченный на острове киевлянин рассказал мне, что, побывав на Соловках однажды, влюбился в эти места и теперь проводит здесь несколько месяцев в году, подрабатывая школьным учителем. По его словам, этим местам присущ какой-то особый дух, который заставляет снова и снова возвращаться сюда. По озёрам и каналам он плавал на байдарке, перетаскивая её местами в несоединённые между собой системы. А в хорошую погоду, при спокойном море, плавал по Соловецкому архипелагу, который насчитывает свыше ста островов. Да, при таком количестве это занятие не на один день. Каждый крупный остров по-своему уникален, у каждого – своя история, своё обустройство, органично сочетающееся с природным ландшафтом.

Один день, проведённый на Соловках, казался нем несправедливо малым сроком. Я возвращалась оттуда с чувством приятного удивления, неудовлетворённого любопытства и уверенностью, что эти места стоят того, чтобы посвятить им гораздо больше времени. Это было то самое ощущение особого духа здешних мест, про которое говорил мой новый знакомый.

Очарование Севера – не пустые слова. Каждый час своего пребывания здесь пьёшь, как родниковую воду. В этих местах стоит побывать хотя бы раз, но, скорее всего, они заразят вас желанием вернуться. У меня теперь есть новая мечта, скорее всего неосуществимая, но всё же… Попутешествовать здесь на гидроплане, любуясь этими краями с высоты и приземляясь на облюбованное озеро. Что ж, поживём – увидим.

Наверх | Вернуться | На главную