В парашютный спорт приходят люди абсолютно разные и разными дорогами. Что их действительно объединяет, так это заразительная жизнерадостность и неземное чувство юмора. Лишний раз в этом убедиться мне удалось при встрече Алексеем Росляковым.

Экстренные сборы, контейнеры, дорога и бесконечное количество гарнизонов. Так живут многие военные и их родные. Алексей Росляков рос именно в такой семье. Когда в очередной раз отцу был отдан приказ ехать, Лёшке было четыре года. Трудно представить, чтобы в таком возрасте мальчишка запомнил что-то на всю жизнь. Но детская память периодически всплывает из глубин подсознания, и уже взрослый Росляков может рассказать, что именно запечатлелось тогда ярким пятном в его сознании.

 

«Когда мы жили в Кременчуге, с нами рядом базировался полк ВДВ. Ребята практически каждый день выполняли тренировочные прыжки, высыпаясь из десантных самолётов, как горох из банки. Я не мог понять тогда, что они вообще делают и для чего, слишком мал ещё был. Но... было очень интересно наблюдать за спускающимися куполами. Это очень красиво...».

 

«Ну вот, – подумалось, – сейчас он скажет, что с того самого момента твёрдо решил стать парашютистом». Но нет, всё было не так просто. Алёшка, конечно, как и все мальчишки в гарнизоне, хотел быть смелым, сильным, похожим на солдат. Но не то, чтобы загорелся желанием стать именно десантником. Более того, увлечение поначалу выбрал для себя совсем не экстремальное.

Лёша с детства рисовал. Многие говорили, что даже неплохо... Увидев тягу своего сына к рисованию, заботливые родители отвели его в художественную школу. Но он продолжал искать себя. Искал то, что позволило бы найти свою, только свою дорогу... Тут был и брейк-данс, и сноуборд, и ролики... Всего понемногу.

 

«... Да, прикольно, да, интересно... Но внутренне чувствовал – не моё. И вроде бы всё получалось... Не мог объяснить, что именно не подходит. Возможно, и сейчас не смогу объяснить...».

 

Получил совершенно земную специальность – художник-оформитель. И казалось, что уже не должно произойти никаких кардинальных изменений в творческом пути... Но жизнь устроена так, что случайные встречи, неожиданные предложения могут перевернуть привычный уклад в один момент.

 

«Я очень удивился, когда узнал, что у нас в Мариуполе есть парашютный клуб. А вторым удивлением было то, что мой отец был знаком с одним из инструкторов. Батя предложил мне попробовать прыгнуть. И я не отказался. Сейчас могу сказать огромное спасибо отцу за то, что привёл меня, и инструкторам – за их терпение. Я действительно на своём месте. Это именно то, что я так долго искал...».

 

Алексей говорил, а я слушала и никак не могла себе представить неуверенного в себе парня (которого водит за ручку папа). Передо мной был весёлый, коммуникабельный, уверенный и целеустремлённый молодой человек.

 

«Первый свой прыжок помню так, словно это было вчера. Наблюдал с земли за теми, кто с 1000-метровой высоты выпрыгивал из самолёта. Как все молодые, горячие, сказал: «Фу, что там этой высоты, да на раз–два возьму и прыгну. Свободного падения – 3 секунды, фигня...». В тот момент никто не пытался спорить. Ждали. Хотели посмотреть на героя. В общем, залез в самолёт, поднялись на тысячу метров, за спиной – родной Д-6 (мешок громадный, но надёжный!). Открылась дверь. Первым прыгнул один из инструкторов, на пристрелку. Я, как самый смелый, стоял вторым, то есть после выпрыгнувшего уже первый. Самолёт заходит на круг, а ты стоишь возле открытых дверей и всё видишь с этой высоты. Что такое 1000 м? Это сплошная картография. А тебе – туда, вниз. Вот тут-то и приходят в голову предательские мысли: как же туда прыгнуть? Начинаешь «слегка» меняться в цвете лица (оттенки бывают самые неожиданные). Вспоминаешь обо всём, что не успел сделать на земле за свою короткую молодую жизнь. Наконец, раздаётся злополучный сигнал. Прыгаешь, если, конечно, не остолбенел... А если остолбенел, идут в ход «выталкивающие» средства инструктора, который контролирует процесс и уж, конечно, никого не оставит в самолёте. Короче, я в воздухе! Кто-то говорил, что надо считать. Какой там! Тут бы мысли в кучу собрать: «Что я вообще здесь делаю? Я что, сумасшедший? Я, наверное, сплю». Щипаю. Нет, не сплю. Понимаю, что надо что-то делать. Копошусь в памяти: «О чём же там говорил инструктор?». Дёргаю за кольцо – и тишина. Звенящая тишина (объяснить невозможно, такое только можно ощутить во время прыжка).

Потом слегка отошёл. И вдруг... захотелось петь. После открытия страх отпускает, и ты летишь, полный эйфории. Но, на самом деле, момент приземления на Д-6 страшнее момента выпрыгивания из самолёта. Пока летел, забыл, что мне надо повернуться лицом к месту приземления. Я, видите ли, на природу засмотрелся, красоты рассматривал. А надо было думать о том, что земля уже под носом. Когда понял, было поздно осуществлять какие-либо манёвры. Как учили, сгруппировался – бааааххххх! Парусность парашюта большая, и меня как потянуло по початкам молодой кукурузы. Как учили, перевернулся. Ещё протянуло. Набрал полный рот земли и остановился! Ура! Поднялся. Собираю парашют... Решил посмотреть на оставленный след. Ба, да тут канава. Думаю, трактористы завидовали бы: бороздка ровненькая, как под лесочку – глаз радуется. В итоге оказалось, что я не просто погасил парашют, а упёрся в тот бугор земли, который сам же и поднял (он бы меня дальше по-любому не пустил). В общем, заградительный вал сам себе соорудил.

Но это всё мелочи по сравнению с тем, что получил взамен. Я чувствовал себя самым счастливым человеком на земле. Готов был рассказать всему свету, что прыгнул. Казалось, что все вокруг ну просто обязаны меня хвалить за мой смелый поступок...».

 

Должно быть, любой парашютист помнит свой первый прыжок до мельчайших подробностей. Да и как забыть то, что ты пропустил через каждый нерв своего организма. И пусть в дальнейшем ты не возвратишься к парашюту, но это чувство останется с тобой навсегда. Мы говорили и говорили с Алексеем о его жизненных перипетиях, о его желании больше прыгать. О том, как ради дополнительных прыжков он подрабатывал в клубе укладчиком. Это очень ответственно: от твоей работы напрямую зависит чья-то жизнь. И Лёша относился к своей работе более, чем серьёзно. С замиранием наблюдал за прыжками и всегда верил, что ошибиться не мог. Вот даже сейчас, вспоминая свою работу укладчиком, Алексей из весёлого, улыбающегося парня вдруг превратился в саму серьёзность. Там, где дело касается безопасности, не до шуток. Именно благодаря своему характеру Алексей очень быстро из взбалмошного мальчишки-перворазника превратился в инструктора. А потом – и в командира авиационного звена парашютной подготовки.

 

«...И с этого момента на меня огромной лавиной упала ответственность за жизни и судьбы других парашютистов. Прыгать хотят все спортсмены, расти профессионально – тоже, а, следовательно, им надо пробовать всё новые и новые направления в парашютном спорте. Только так можно достичь хороших результатов. Но каждый такой эксперимент – нервное потрясение не только для спортсмена, но и для инструктора. Думаешь: сможет или нет, справится или ошибётся. Вот и нахожусь постоянно в тонусе, думая о своих ребятах...».

 

И это говорит парень, которому 22 года... Но Алексей и сам постоянно пробует что-то новое. Вингсьют и бейс, например. Чем всё-таки спортсмена привлекает вингсьют? Было ли страшно? Изменилось ли что-то в ощущении прыжка?

 

«Как и в любом другом виде спорта, здесь совершенствоваться можно бесконечно. Естественно, когда услышал о вингсьюте, захотел попробовать. Расспрашивал. Читал. Когда накопил достаточно информации, решился. Вингсьют – это не прыжок, это полёт. У тебя появляется возможность управлять своим телом.

Первый раз, конечно, было страшно, но со страхом бороться я к тому времени уже научился. Ты ведь никогда не пойдёшь на необдуманный риск. Прежде, чем что-то сделать, готовишься. Профессиональные навыки парашютиста всегда с тобой, парашют – за спиной, ну не получится – откроешься раньше времени и всё. Когда прыгнул, понял: а ведь это классно. И надо попробовать второй и третий раз. Потом затянуло. Теперь постоянно отрабатываю технику полёта, нарабатываю что-то новенькое.

Каких-то резких изменений внутри меня не произошло. Только усилился восторг от падения. Оно теперь не вертикальное, а горизонтальное. Драйв, игра, ты не зависишь от строп, и есть время ощутить свободу. Свободу от всего!».

 

Кто бы ни наблюдал со стороны, скажет: «Рисковый вид спорта». И действительно, как не крути, со стороны смотреть страшнее, чем самому прыгать. У меня всегда в этом случае возникает вопрос

об отношении родных людей к подобным увлечениям. Трудно представить себе хоть одного родителя, который без замирания сердца наблюдал бы за своим ребёнком, постоянно рискующим жизнью.

 

«Родные всегда волнуются. Но, когда человек определился и занимается этим серьёзно, его уже сложно переубедить в обратном. Да и не брошу я. Мать никогда ничего не говорит. Но я думаю, что она меня перед каждым моим прыжком крестит. Единственное, что говорит: «Когда прыгнешь, сразу позвони, чтобы я не волновалась». И я благодарен ей за такое терпение и выдержку.

Что же касается парашютного спорта в целом, то сейчас он стал достаточно безопасным. Техника настолько шагнула вперёд, что уже она сама определяет все основные функции. Главная ценность – жизнь человеческая. Ну а в клубе – так ещё и инструкторы не допустят тебя к прыжкам, если что-то будет не так. Обязательные шесть проверок. И подопечный постоянно находится под контролем».

 

Во время нашего долгого разговора у меня тоже возникло желание попробовать. И понять, что же такое – это такое недосягаемое и манящее небо. Одно поняла точно, познакомившись с парашютистами: они – небожители