Городок Мто-ва-Мбу расположен на севере Танзании вдоль берегов речушки, давшей ему имя, — на суахили ее называют Москитной рекой. Сам по себе ничем не примечательный, Мто-ва-Мбу служит воротами во всемирно известные заповедники — кратер Нгоронгоро и национальный парк Серенгети. За сотни километров от них, на востоке, в небо уходит крыша Африки — Килиманджаро. Между этими главными туристическими достопримечательностями страны лежит голая пыльная долина — «Масайские степи». Правда, степи она напоминает лишь в непродолжительный период дождей, все остальное время это полупустыня.

 

Через эти суровые земли, где четвертый год стоит засуха, на север вдоль нагорья Великих кратеров мы отправились на велосипедах с Александром и масаем Айсаком. Впереди нас ждали действующий вулкан Ол-Доиньо-Ленгаи, прозванный местными Горой Бога, приют в масайской глубинке и несколько дней жизни, право на которую еще предстояло отвоевать у мира, где нет ни дорог, ни еды, ни воды. Кроме задачи выжить я поставил перед собой еще одну — разыскать мальчика, который встретился мне год назад в одном масайском селении — боме. 

«Пропал мальчик, рост метр двадцать…»
Преодолев всего десяток километров по песчаной тропе, мы оказались не то в резервации наших дней, не то в Африке века этак девятнадцатого. В посёлке первыми нас встречают масайчата, выскакивающие из хижин, — они уже знают, что мы приехали не с пустыми руками. Год назад я с удивлением узнал, что здесь, на задворках Мто-ва-Мбу, для детей нет подарка лучше шариковой ручки. Детских просьб я не забыл — и «десять негритят» получают в безраздельное владение целый склад школьных принадлежностей. 
Я ищу взглядом маленького аборигена со снимка из National Geographic. Айсак помогает мне, вместе с женщинами-масайками изучая изображение «национального героя» в журнале. Постепенно я убеждаюсь, что это не та бома, да и ребенка, сфотографированного со спины, узнать нелегко. Неожиданно Айсак хватает меня за локоть и убедительно восклицает:
— Вот он! Точно он!
— Айсак, это же девочка, — укоризненно замечаю я.
Нимало не смутившись, масай соглашается:
— Какая разница, помоги ей. Сейчас ведь всем плохо.
Я взглянул на хижины из кизяка, полуразрушенный загон для скота, грязных детей и не стал спорить со старым проводником. Гноящиеся раны, вздутые животы и инфекции здесь привычное явление. Создается впечатление, что ни взрослые, ни дети просто не замечают мух, облепивших их рты и носы. О гигиене вспоминают лишь когда мухи отложат личинки в слизистую оболочку глаз. Айсак объясняет это просто: «Так росли мы и наши предки».
 

 

Полный вариант статьи Евгения Рафаловского читайте в журнале ProX, электронную версию которого можно найти на главной странице сайта.